Заголовок сообщения: М.Пришвин. Смертный пробег.
Смертный пробег
Случалось не раз мне зимой пропадать в лесу, видал цыган мороза! И до сих пар, когда в сумерках гляну издали на серую полосу леса, отчего-то становится не по себе. Зато уж как удастся утро с легким морозцем после пороши, так я рано, далеко до солнца, иду в лес и справляю свое рождество, до того прекрасное, какое, думается самому, никто никогда не справлял.
В этот раз недолго мне пришлось любоваться громадами снежных дворцов и слушать великую тишину. Мой лисогон Соловей подал сигнал: как Соловей-разбойник зашипел, засвистал и, наконец, так гамкнул, что сразу наполнил всю тишину. Так он добирает по свежему следу зверя всегда этими странными звуками.
Пока он добирает, я спешу на поляну с тремя елями, там обыкновенно проходит лисица; становлюсь под зеленым шатром и смотрю в прогалочки. Вот он и погнал, нажимает, все ближе и ближе...
Она выскочила на поляну из частого ельника далековато, вся красная на белом и как бы собака, но, подумалось, зачем у ней такой прекрасный, как будто совсем ненужный хвост? Показалось, будто улыбка была на ее злющем лице, мелькнул пушистый хвост, и нет больше красавицы.
Вылетел вслед Соловей, тоже, как и она, рыжий, могучий и безумный: он помешался когда-то, увидев на белом снегу след коварной красавицы, и с тех пор на гону из доброго домашнего зверя становится самым диким, упорным и страшным. Его нельзя отозвать ни трубой, ни стрельбой. Он бежит и ревет изо всех сил, положив раз навсегда - погибнуть или взять. Его безумие так заражает охотника, что не раз случалось опомниться в темноте, верст за восемь в засыпанном снегом неизвестном лесу.
След его и ее выходил из разных концов поляны, в густоте пес бежал по чутью и тут, завидев след, пересек всю поляну и схватился след в след у той маленькой елочки, где лиса показала мне хвост. Еще остается небольшая надежда, что это местная лисица, что вернется и будет здесь бегать на малых кругах. Но скоро лай уходит из слуха и больше не возвращается: чужая лисица ушла в родные края и не вернется.
Теперь начинается и мой гон, я буду идти, спешить по следу до тех пор, пока не услышу. Большей частью след идет опушками лесных полян и у лисы закругляется, а пес сокращает. Стараюсь идти по прямому, и сам сокращаю, если возможно. В глазах у меня только следы, и в голове одна только и мысль о следах: я тоже, как Соловей, на этот день маниак и тоже готов на все.
Вдруг на пути открывается целая дорога разных следов, больше заячьих, и лисица туда, в заячий путь. У нее двойной замысел: смазать свой след и соблазнить Соловья какой-нибудь свежей заячьей скидкой. Так оно и случилось. Вот свежая скидка, и кажется, под этим кустиком непременно белый лежит и поглядывает своими черными блестящими пуговками. Соловей метнулся. Неужели он бросит ее и погонится за несчастным зайчишкой?
Одинокий след ее с заячьей тропы бежит в болото, на край, по молодому осиннику, изгрызенному зайцами, пересекает поляну и тут... здравствуй, Соловей! Его могучий след выбегает из леса, снова схватываются следы зверей и уходят в глубину в смертном пробеге.
Мне почудился на ходу вой Соловья. На мгновенье я останавливаюсь, ничего не слышу и думаю: так показалось. Тишина, и все мне кажется, будто свистят рябчики. А следы вышли в поле, солнце их все поголубило, и так через все большое поле голубеет дорога зверей.
Она, проворная, нырнула под нижнюю жердину изгороди и пошла дальше, а он попробовал, но не мог. Он пытался потом перескочить через изгородь. На верхней жердине остались два прохвата снега, сделанные его могучими лапами. Вот теперь я понимаю: это я не ослышался, это он, когда свалился с изгороди, с горя провыл мне и пустился в обход. Где уж он там выбрался, мне было не видно, только у границы горелицы следы снова сбегаются и уходят вместе в эти пропастные места.
Нет для гонца испытания больше этой горелицы. Тут когда-то тлела в огне торфяная земля, подымая громадных земляных медведей, и полегли деревья одно на другое и так лежат дикими ярусами, а снизу уже вновь поросло. Не только человеку, собаке, но тут все равно и лисице не пройти. Это она сюда зашла для обмана и ненадолго. Нырнула под дерево и оставила за собой нору, он же смахнул снег сверху и прервал хорьковый след на бревне. Вместе свалились, обманутые снежным пухом, в глубокую яму, и у нее скачок на второй ярус наваленных елей, перелаз на третий и потом ход по бревну до половины, и он продержался, но свалился потом в глубокую яму. Слышно, недалеко кто-то заготовляет дрова, тот, наверно, любовался спокойно, видел все, как звери один за другим вздымались и падали. Человеку невозможно пройти этим звериным пробегом. Я делаю круг по краю горелицы, и вот как тоскую, что не могу, как они.
Встретить выходные следы мне не пришлось. Я вдруг услышал со стороны казенника долгий жалобный заливистый вой. Бегу прямо на вой, гону помогать, трудно мне дышать и жарко на морозе, как на экваторе.
Все мои усилия оказались лишними. Соловей оправился сам и снова вышел из слуха. Но разобрать, почему он так долго и жалобно выл, мне интересно а надо. Большая дорога пересекает казенник. Я понимаю, она выбежала на эту дорогу, и по ее свежему следу прямо же проехали сани. Может быть, вот эти самые сани теперь и возвращаются, расписные сани, в них сваты, накрасив носы, едут с заиндевелыми бородами, за вином ездили? Солоней сюда выбежал на дорогу за лисицей. Но дорога не лес, там он все знает, куда лучше нас, от своих предков волков. Здесь дорога прошла много после; и разве может человек в лесных делах так научить, как волки? Непонятна эта прямая человеческая линия и страшна бесконечность прямых. Он пробовал бежать в ту сторону, откуда выехали сваты за вином, все время поглядывая, не будет ли скидки. Так он долго бежал в ложную сторону, и бесконечность дороги, наконец, его испугала, тут он сел на край и завыл звал человека раскрыть ему тайну дороги. Сколько времени я путался в горелице, а он все выл!
Верно, он просто вслепую бросился бежать в другую сторону. В одном краешке дороги осталось ее незатертое чирканье, тут он ободрился. А дальше она пробовала сделать скачок в сторону и почему-то ей не понравилось, вернулась, и на снегу осталась небольшая дуга. По дуге Соловей тоже прошел, но дальше все было стерто: тут возвратились с вином сваты и затерли следы Соловья. Может быть, и укрылось бы от меня, где сна с дороги скинулась в куст, но Соловей рухнул туда всем своим грузом и сильно примял. А дальше на просеке вижу опять, смерть и живот схватились в два следа и помчались, сшибая с черных пней просеки белые шапочки.
Недолго они мчались по прямой - звери не любят прямого, опять все пошли целиной от поляны к поляне, от квартала в квартал.
Радостно я заметил в одном месте, как она уморенная, пробовала посидеть и оставила тут свою лисью заметку.
И спроси теперь, ни за что не скажу, не найду приблизительно даже, где я настиг наконец-то гон на малых кругах. Был высокий сосновый бор и потом сразу мелкая густель с большими полянами. Тут везде следы пересекались, иногда на одной полянке по нескольку раз. Тут я услышал нажимающий гон: тут он кружил. Тогда моя сказка догадок окончилась, я больше не следопыт, а сам вступаю как третий и самый страшный в этот безумный спор двух зверей.
Много насело снежных пушинок на планку моей бескурковки, отираю их пальцем и по ожогу догадываюсь, как сильно крепнет мороз. Из-за маленькой елки я увидел, наконец, как она тихо в густели ельника прошла в косых лучах солнца с раскрытым ртом. Снег от мороза начинает сильно скрипеть, но я теперь этого не боюсь, у нее больше силы не хватит кинуться в бег на большие версты, тут непременно она мне попадется на одном из малых кругов.
Она решилась выйти на поляну и перебежать к моей крайней елочке, язык у нее висел набоку, но глаза по-прежнему были ужасающей злости, скрываясь в своей обыкновенной улыбке. Руки мои совсем ожглись в ожидании, но хоть бы они совсем примерзли к стальным стволам, ей не миновать бы мгновенной гибели! Но Соловей, сокращая путь, вдруг подозрил ее на поляне и бросился. Она встретила его сидя и белые острые зубы и улыбку свою обернула прямо в его простейшую и страшную пасть. Много раз уж он бывал в таких острых зубах и по неделям лежал. Прямо взять ее он не может и схватит только, если она бросится в бег. Но это не конец. Она еще покажет ему ложную сторону взмахом прекрасного своего хвоста и еще раз нырнет в частый ельник, а там вот-вот и смеркнется.
Он орет. Дышат пасть в пасть. Оба заледенели, заиндевели, и пар их тут же садится кристаллами.
Трудно мне подкрадываться по скрипящему снегу: какой, наверно, сильный мороз! Но ей не до слуха теперь: она все острит и острит через улыбку свои острые зубки. Нельзя и Соловью подозрить меня: только заметит и бросится, и что если она ему в горло наметилась?
Но я, незаметный, смотрю из-за еловой лапки, и от меня до них теперь уже немного. На боровых высоких соснах скользнул последний луч зимнего солнца, вспыхнули их красные стволы на миг, погасло все рождество, и никто не сказал кротким голосом:
- Мир вам, родные, милые звери.
Тогда вдруг будто сам дед-мороз щелкнул огромным орехом, и это было не тише, чем выстрел в лесу.
Все вдруг смешалось, мелькнул в воздухе прекрасный хвост, и далеко отлетел Соловей в неверную сторону. Вслед за дедом-морозом, точно такой же, только не круглый, а прямой с перекатом, грянул мой выстрел.
Она сделала вид, будто мертвая, но я видел ее прижатые уши. Соловей бросился. Она впилась ему в щеку, но я сушиной отвалил ее и он впился ей в спину, и валенком я наступил ей на шею и в сердце ударил финским ножом. Она умерла, но зубы так и остались на валенке. Я разжал их стволами.
Всегда стыдно очнуться от безумия погони, подвешивая на спину дряблого зайца. Но эта взятая нами красавица и убитая не отымала охоты, и ее, мертвую, дать бы волю Соловью, он бы еще долго трепал.
И так мы осмеркались в лесу.
М. Пришвин
"Охота и охотничье хозяйство № 1 - 1959 г."
http://kaliningradfishing.ru/hunter/o-h ... -0701.htm
Рассказы об охоте с гончими.
-
Степанников Анатолий
- Эксперт - кинолог III категории
- Сообщения: 1642
- Зарегистрирован: 06 янв 2015, 18:25
- Откуда: СПб
- Имя: Анатолий
- Мои собаки: Лель,Лира,Лайма
-
Степанников Анатолий
- Эксперт - кинолог III категории
- Сообщения: 1642
- Зарегистрирован: 06 янв 2015, 18:25
- Откуда: СПб
- Имя: Анатолий
- Мои собаки: Лель,Лира,Лайма
Re: Рассказы об охоте с гончими.
Заголовок сообщения: Н.Смирнов.
Красногоны
Я приехал домой на два праздничных дня. Были мягкие и влажные сумерки, и родной город, облитый осенним закатом, казался особенно теплым, а сходни, ловко брошенные с пристани на пароход, - особенно приветливыми.
На пристани меня встретил охотник Павел Кожин, портной, рыжеусый степенный человек, кривой на правый глаз - он стрелял с левого плеча,- в щегольской куртке с металлическими пуговицами, украшенными изображением благородной головы сохатого, и в фуражке с ремешком.
Кожин, здороваясь, сказал:
- Счастье мне пофартило, Павлыч: достал смычок красногонов, да каких!
Он хлопнул ладонями по щекам, зажмурился, покачал головой:
- Не сравнить ни с одним граммофоном. Завтра пойдем слушать - нарочно вышел, чтобы позвать тебя.
Я поблагодарил, договорился о встрече на утро и заспешил домой - стал легко и быстро взбираться по горной тропинке, любуясь закатом, все ярче, все печальнее красневшим за Волгой.
На дворе ко мне с визгом бросился остроухий Орлик, обдавший волнующим запахом охоты, а милый домашний мир вернул пленительное счастье детства.
Я рассказал охотникам-дядям о смычке Кожина.
- Слыхали об этом, - отозвался недоверчиво дядя Гавриил.- Но послушать, конечно, не мешает. Павел и охоту любит, и в собаках толк понимает.
Дядя Виктор спросил:
- А куда думаете пойти?
- В Сухаревку, а там - куда поведут собаки.
Ранним утром я был уже у домика Кожина, и только стукнул в окно, охотник сразу же показался на крыльце во всем нарядном убранстве: войлочная зеленая шляпа с брачным пером селезня, кокардой прикрепленный дубовый лист, та же куртка в пуговицах с лосиной головой, высокие, стянутые ремнями сапоги, поясной патронташ, кожаная сумка в каких-то петлях и перехватах, с широкой сеткой кружевного плетения, кинжал у пояса и блистательно начищенное ружье на плече.
Он вкусно понюхал засвежевший воздух, посмотрел на солнце, поднимавшееся в вершинах бора, на синее, в фиолетовых облачках небо, с наслаждением закурил и двинулся во двор:
- Смотри, удивляйся и любуйся! Через несколько минут он уже держал на сворке своих красногонов, и я, действительно, не мог не любоваться и не удивляться: это были на редкость статные и породистые черно-красные костромичи, выжлец и выжловка, почти не отличимые друг от друга, с совершенно безупречным "гоном" и лучистыми глазами, похожими на спелые вишни. Статные, сильные и ловкие, гончие шли бодро и стройно, шаг в шаг, а спущенные с поводка, подобием распущенных крыльев метнулись в сторону.
- Теперь не покажутся, пока не нападут на след, - сказал Павел, следя за ними с восхищенной улыбкой.
Мы по одной линии двинулись в лес, шумя опавшими листьями и вслушиваясь в тишину, которую звонко секли своим треском дрозды, как секут ножом смороженный хворост.
Идти по земле, застекленевшей от легкого утренника, было тепло и приятно, и таинственно-весело ждать первого всплеска гона.
Где-то неподалеку раздался резкий стеклянный трепет, будто хлынул водопад, за ним страстный, полубезумный крик: "Береги!" - и прямо на меня со свистом понесся черныш, совсем лазурный от солнца.
После выстрела он грохнулся о землю, и я даже не успел полюбоваться им и торопливо сунул в сумку: почти враз заголосили собаки.
- По красному! - крикнул Кожин, и я даже оторопел, погружаясь в какой-то лихорадочный жар: голоса собак были настолько музыкально-страстны, а их "сыгранность" так согласно-дружна, что гон никак не поддавался определению и сравнению на человеческом языке. Один голос, тонкий и заливистый, напоминал серебряную нить и звучал, как скрипка, другой - башур - лился густой, гитарной струной.
Голоса, не смолкавшие ни на минуту, стали удаляться.
Кожин, дожидавшийся меня на дороге, даже не мог говорить от волнения: в глазах его стояли слезы, лицо освещала и молодила улыбка, руки двигались в такт гону. Ружье висело за плечами.
- Только чтобы не стрелять безо времени, - почти грозно сказал он мне. - Надо сначала наслушаться, ну а часа через два-три берись и за ружье.
Он стал отходить по дороге, ловя чуть слышные звуки гона, а я направился вперед и скоро остановился: гон повернул и - хлынул навстречу, Теперь мне казалось, что в лесу пели золоченые трубы, разносившие какой-то торжественный марш. Ружье, повинуясь этому маршу, так и вздрагивало в руках. Крепким усилием воли я бросил его на плечо: вдалеке метнулась, костром вспыхнула и угасла лисица. Через несколько мгновений она показалась снова, мягким прыжком перемахнула дорогу в каких-нибудь сорока-пятидесяти шагах.
Матерая, пушистая, оранжевая и грациозная, она так удобно "подставила" бои, так волнующе повела смугло-седым хвостом, что я в кровь закусил губы и пустил ей вдогонку истерический крик. Тут же показались собаки - они неслись почти вровень, не опуская головы (верхъчуты!), чудесно сдваивая свой волшебный музыкальный вопль.
Мы опять сошлись с Кожиным, и он похвалил меня: "Держись, учись слушать музыку... убить еще успеем - собаки нипочем не сколются - как заводные игрушки...".
Он, как и вчера, хлопнул себя по щекам и затряс кулаком:
- И какие игрушки - тысячные!
- А сколько дал за них?
- Сущие пустяки... тут дело - менка на воронка, хозяин их не любит красного гона... Ему бы поскорее зайчика на лямочку.
Гон удалялся и удалялся и, когда стал чуть слышным бубенчиком, вдалеке стукнул выстрел - звук пробки, туго выбитой из бутылки,- и скоро все затихло.
Что только сделалось с Кожиным! На лице его появилось выражение бешенства, кривой глаз отчаянно заморгал, здоровый налился гневом. Подкинув ружье, он выстрелил, что-то загоготал, бросился было бежать, но только махнул рукой: все равно не догонишь... Потом опустился на пенек и, как бы причитая, жалобно заговорил:
- Мне не лисица дорога, бей ее на доброе здоровье, мне дорога музыка, а вот послушать-то и не дали.
День был синий, солнечный, тихий, лес дышал ароматом опавших листьев и сосновой терпкости, оттеплевшей земли и вялой брусники, костер на привале убаюкивал домовитым теплом, певучим шумом, но Кожин весь день был грустным, да и собаки как бы заскучали и долго не подавали голоса.
Наконец, уже перед сумерками, выжловка заскулила, с ее тенором сразу же слился башур выжлеца, но это были уже совсем не те голоса: подняли не лису, а русака.
Русак скоро был взят Кожиным. Он оказался шустрым, мохнатым листопадником.
- Вот так вола заполевал! - пошутил Павел, бережно укладывая его в сетку.
Он посмотрел на моего черныша и, закурив, сказал с сожалением:
- Хоть мы и с полем, но день все же пропал - не дали вволю послушать гон по красному.
Однако он тут же повеселел и, охлопывая собак, рвавшихся с поводка, засмеялся:
- А ничего собачки?
Я от души похвалил красногонов.
Похвалил их и дядя Виктор, незадолго передо мной тоже вернувшийся с охоты - он ходил с Орликом - и принесший около десятка выкуневших белок.
- А ты что, слышал их? - спросил я Дядю.
Он засмеялся, заиграл черными цыганскими глазами и отворил дверь в кладовую: там, на стене, пушисто-оранжевым полукругом висела, сбросив пышную "трубу", матерая лисица.
Н. Смирнов
"Охота и охотничье хозяйство № 4 - 1980 г."
http://kaliningradfishing.ru/hunter/o-h ... -0503.html
Красногоны
Я приехал домой на два праздничных дня. Были мягкие и влажные сумерки, и родной город, облитый осенним закатом, казался особенно теплым, а сходни, ловко брошенные с пристани на пароход, - особенно приветливыми.
На пристани меня встретил охотник Павел Кожин, портной, рыжеусый степенный человек, кривой на правый глаз - он стрелял с левого плеча,- в щегольской куртке с металлическими пуговицами, украшенными изображением благородной головы сохатого, и в фуражке с ремешком.
Кожин, здороваясь, сказал:
- Счастье мне пофартило, Павлыч: достал смычок красногонов, да каких!
Он хлопнул ладонями по щекам, зажмурился, покачал головой:
- Не сравнить ни с одним граммофоном. Завтра пойдем слушать - нарочно вышел, чтобы позвать тебя.
Я поблагодарил, договорился о встрече на утро и заспешил домой - стал легко и быстро взбираться по горной тропинке, любуясь закатом, все ярче, все печальнее красневшим за Волгой.
На дворе ко мне с визгом бросился остроухий Орлик, обдавший волнующим запахом охоты, а милый домашний мир вернул пленительное счастье детства.
Я рассказал охотникам-дядям о смычке Кожина.
- Слыхали об этом, - отозвался недоверчиво дядя Гавриил.- Но послушать, конечно, не мешает. Павел и охоту любит, и в собаках толк понимает.
Дядя Виктор спросил:
- А куда думаете пойти?
- В Сухаревку, а там - куда поведут собаки.
Ранним утром я был уже у домика Кожина, и только стукнул в окно, охотник сразу же показался на крыльце во всем нарядном убранстве: войлочная зеленая шляпа с брачным пером селезня, кокардой прикрепленный дубовый лист, та же куртка в пуговицах с лосиной головой, высокие, стянутые ремнями сапоги, поясной патронташ, кожаная сумка в каких-то петлях и перехватах, с широкой сеткой кружевного плетения, кинжал у пояса и блистательно начищенное ружье на плече.
Он вкусно понюхал засвежевший воздух, посмотрел на солнце, поднимавшееся в вершинах бора, на синее, в фиолетовых облачках небо, с наслаждением закурил и двинулся во двор:
- Смотри, удивляйся и любуйся! Через несколько минут он уже держал на сворке своих красногонов, и я, действительно, не мог не любоваться и не удивляться: это были на редкость статные и породистые черно-красные костромичи, выжлец и выжловка, почти не отличимые друг от друга, с совершенно безупречным "гоном" и лучистыми глазами, похожими на спелые вишни. Статные, сильные и ловкие, гончие шли бодро и стройно, шаг в шаг, а спущенные с поводка, подобием распущенных крыльев метнулись в сторону.
- Теперь не покажутся, пока не нападут на след, - сказал Павел, следя за ними с восхищенной улыбкой.
Мы по одной линии двинулись в лес, шумя опавшими листьями и вслушиваясь в тишину, которую звонко секли своим треском дрозды, как секут ножом смороженный хворост.
Идти по земле, застекленевшей от легкого утренника, было тепло и приятно, и таинственно-весело ждать первого всплеска гона.
Где-то неподалеку раздался резкий стеклянный трепет, будто хлынул водопад, за ним страстный, полубезумный крик: "Береги!" - и прямо на меня со свистом понесся черныш, совсем лазурный от солнца.
После выстрела он грохнулся о землю, и я даже не успел полюбоваться им и торопливо сунул в сумку: почти враз заголосили собаки.
- По красному! - крикнул Кожин, и я даже оторопел, погружаясь в какой-то лихорадочный жар: голоса собак были настолько музыкально-страстны, а их "сыгранность" так согласно-дружна, что гон никак не поддавался определению и сравнению на человеческом языке. Один голос, тонкий и заливистый, напоминал серебряную нить и звучал, как скрипка, другой - башур - лился густой, гитарной струной.
Голоса, не смолкавшие ни на минуту, стали удаляться.
Кожин, дожидавшийся меня на дороге, даже не мог говорить от волнения: в глазах его стояли слезы, лицо освещала и молодила улыбка, руки двигались в такт гону. Ружье висело за плечами.
- Только чтобы не стрелять безо времени, - почти грозно сказал он мне. - Надо сначала наслушаться, ну а часа через два-три берись и за ружье.
Он стал отходить по дороге, ловя чуть слышные звуки гона, а я направился вперед и скоро остановился: гон повернул и - хлынул навстречу, Теперь мне казалось, что в лесу пели золоченые трубы, разносившие какой-то торжественный марш. Ружье, повинуясь этому маршу, так и вздрагивало в руках. Крепким усилием воли я бросил его на плечо: вдалеке метнулась, костром вспыхнула и угасла лисица. Через несколько мгновений она показалась снова, мягким прыжком перемахнула дорогу в каких-нибудь сорока-пятидесяти шагах.
Матерая, пушистая, оранжевая и грациозная, она так удобно "подставила" бои, так волнующе повела смугло-седым хвостом, что я в кровь закусил губы и пустил ей вдогонку истерический крик. Тут же показались собаки - они неслись почти вровень, не опуская головы (верхъчуты!), чудесно сдваивая свой волшебный музыкальный вопль.
Мы опять сошлись с Кожиным, и он похвалил меня: "Держись, учись слушать музыку... убить еще успеем - собаки нипочем не сколются - как заводные игрушки...".
Он, как и вчера, хлопнул себя по щекам и затряс кулаком:
- И какие игрушки - тысячные!
- А сколько дал за них?
- Сущие пустяки... тут дело - менка на воронка, хозяин их не любит красного гона... Ему бы поскорее зайчика на лямочку.
Гон удалялся и удалялся и, когда стал чуть слышным бубенчиком, вдалеке стукнул выстрел - звук пробки, туго выбитой из бутылки,- и скоро все затихло.
Что только сделалось с Кожиным! На лице его появилось выражение бешенства, кривой глаз отчаянно заморгал, здоровый налился гневом. Подкинув ружье, он выстрелил, что-то загоготал, бросился было бежать, но только махнул рукой: все равно не догонишь... Потом опустился на пенек и, как бы причитая, жалобно заговорил:
- Мне не лисица дорога, бей ее на доброе здоровье, мне дорога музыка, а вот послушать-то и не дали.
День был синий, солнечный, тихий, лес дышал ароматом опавших листьев и сосновой терпкости, оттеплевшей земли и вялой брусники, костер на привале убаюкивал домовитым теплом, певучим шумом, но Кожин весь день был грустным, да и собаки как бы заскучали и долго не подавали голоса.
Наконец, уже перед сумерками, выжловка заскулила, с ее тенором сразу же слился башур выжлеца, но это были уже совсем не те голоса: подняли не лису, а русака.
Русак скоро был взят Кожиным. Он оказался шустрым, мохнатым листопадником.
- Вот так вола заполевал! - пошутил Павел, бережно укладывая его в сетку.
Он посмотрел на моего черныша и, закурив, сказал с сожалением:
- Хоть мы и с полем, но день все же пропал - не дали вволю послушать гон по красному.
Однако он тут же повеселел и, охлопывая собак, рвавшихся с поводка, засмеялся:
- А ничего собачки?
Я от души похвалил красногонов.
Похвалил их и дядя Виктор, незадолго передо мной тоже вернувшийся с охоты - он ходил с Орликом - и принесший около десятка выкуневших белок.
- А ты что, слышал их? - спросил я Дядю.
Он засмеялся, заиграл черными цыганскими глазами и отворил дверь в кладовую: там, на стене, пушисто-оранжевым полукругом висела, сбросив пышную "трубу", матерая лисица.
Н. Смирнов
"Охота и охотничье хозяйство № 4 - 1980 г."
http://kaliningradfishing.ru/hunter/o-h ... -0503.html
-
Степанников Анатолий
- Эксперт - кинолог III категории
- Сообщения: 1642
- Зарегистрирован: 06 янв 2015, 18:25
- Откуда: СПб
- Имя: Анатолий
- Мои собаки: Лель,Лира,Лайма
Re: Рассказы об охоте с гончими.
Гончая собака Карат
— Приехали! Приехали! — повторил Василий Андреевич, остановив «газельку», потом заглушил мотор и посмотрел на мое удивленное лицо. Было непонятно: метрах в пятистах небольшой водоем — рукав канала, но, взяв ружья, все почему-то пошли по перепаханному полю с редкими кустами кукурузы и окруженному с двух сторон сосняком.
— Когда-то здесь было озерцо, кто знает, может генетическая память зовет утьву садиться именно сюда, — наконец развеял мои сомнения Василий Андреевич. — Не переживай, лет будет.
С водоемами у местных охотников не ахти как. Надежда на заросшие деревьями, камышом, рогозом, наполненные кое-где водой траншеи бывшей ирригационной системы. Но мелиорация земель, как и везде, давно канула в Лету, а то, что осталось от нее, — пожалуй, единственное место обитания диких уток, где есть еще возможность поохотиться.
Вот и на открытии все охотники удивлялись, мол, давно не видели столько пернатой дичи. Но прошла неделя и картина резко поменялась.
«Неужели крыжни будет летать и садиться сюда на чистое поле? — все еще не верил я, когда все стали расходиться по периметру пара, занимая удобные места. Я расположился под густой кроной веток сосны, поваленной ветром, присел на тяжелый ствол. Густо пахло еще свежей хвоей, при порывах ветра вразнобой шелестели стебли кукурузы. Зарядил ружье, предупредил соседа слева, чтобы дал команду на случай появившихся из-за спины уток, и стал ждать.
Прошло с полчаса. Вечерняя зорька занялась. Со стороны мелиоративных канав стайками потянули крыжни, и все в нашу сторону. Но на границе парового поля птицы натыкались на дружную ружейную канонаду, резко брали вверх, уходя за спасительный лес. Двум «лаптям», не смущаясь выстрелов, удалось упасть невредимыми в самый центр поля. Явно кто-то из охотников зевнул. Настроение стало портиться, хотя надежда еще оставалась. И не напрасно. Вот на большой высоте над водоемом показался крякаш-одиночка, там бухнули несколько раз, птица потянула к лесу, но вдруг изменила курс в мою сторону, при этом неожиданно снизилась на расстояние выстрела. Не вставая с насиженного места, я выцелил, нажав на крючок, селезень болтнулся, на миг задержав полет, и начал терять высоту. Прогремевший вслед второй выстрел оказался худшим.
Я вскочил из скрадка, не отрывая глаз от падающего крыжня, а ноги уже несли в игольчатую смоляную многорядь. Кому из охотников не знакомо это досадное, раздирающее душу чувство, когда ищешь подранка, а он, падая на землю, будто проваливается сквозь нее. Нечто подобное переживал и я.
Несколько раз я возвращался к исходному месту, начиная все сначала, прочесывал, словно гребенкой, под кронами больших и малых сосенок густо заросший богар. Но тщетно… Время шло. На небосклоне молодой месяц уже огранил свои контуры, зажглись звезды, засеребрились макушки сосен. Лет прекратился. Я по-плелся к центру поля, откуда доносились голоса собирающихся охотников, продолжая внимательно смотреть по сторонам, изредка останавливаясь для прослушки, ожидая, что птица нечаянно подшумит.
— Ну что, нашел? — встретил меня Василий Андреевич.
— Увы…
— На то он и крыжень… Подожди, Карат сейчас найдет. Место хорошо запомнил, где упал?
— Куда уж лучше, — пробурчал я, подумав, причем тут Карат?
Когда впервые увидел гончего пса по кличке Карат, был крайне удивлен: «Да он ведь не похож на гончака! Помесь!» Передо мной предстало жалкое животное на цепи, напоминающее собой скелет, обтянутый кожей, с невыносимой тоской в карих глазах. И только висячие углом уши да светло-чепрачный окрас с подпалинами, присущий русской гончей, относили пса к охотничьей породе. Как подтверждение тому, прозвучали и слова Василия Андреевича: «Деньги за него не платил».
Надо сказать, на выставки, соревнования многие деревенские охотники собак своих не возят — одни считают, что это накладно, у других нет времени, хотя по своему житейскому опыту знаю: и держать просто так тоже не будут.
Как оказался на утиной охоте Карат, я не знал, — в машине собаки не было. Оказывается, еще днем взял его с собой сосед Василия Андреевича — Андрей, такой же страстный охотник. И тут пришло время удивляться мне. Я видел другого Карата. С хорошо развитым мощным костяком, хорошо поставленной головой, хотя не менее скептически отнесся к затее: утка — не тот профиль гончей собаки.
Быстрым шагом мы шли к месту, где упал крыжень. «Думали уж крест на него ставить, — торопливо делился Сашка, приятель Василия, — а он заработал. Да как! Сейчас сам увидишь». Запах крыжня гончак причуял сразу и пустился чуть не в галоп в сторону соснового массива. «Каков шельмец, селезень! Значит, силы не израсходованы, возможно, зацепило одной дробиной», — думал я, едва поспевая за Василием и Сашкой.
Прошли, вернее пробежали, приличное расстояние, и тут Карат подал голос, да какой! Представьте, ночь, сосновый лес и азартно работающий выжлец.
Я уже отстал. «Какой к черту крыжень, натек на кабаний след, — думаю про себя. — Ну а мужики-то, мужики чего?..»
Вдруг слышу:
— Поднес Карат? И что?
— Выпустил.
— Кто выпустил, Карат?
— Да я выпустил крыжня из рук, Карат мне подал, — это уже раздраженно говорит Василий Андреевич.
И снова слышу: «Ищи, ищи, Картушка!»
Собака умолкла, но ненадолго, снова причуяла запах птицы, и вновь слышу его сильный звучный голос. Тяжелым грузом спадает напряжение, чувство облегчения овладевает мною.
— Есть! — радостно сообщает Василий Андреевич. Через минуту-другую он протягивает мне увесистого крупного селезня: «Старый… повидал на своем веку». А Сашка треплет рукой, поглаживает еще не пришедшего в себя Карата.
О том, что некоторые охотники с успехом применяют русскую гончую для розыска и подачи птицы на утиных охотах, я не знал. А тут, как говорится, увидел воочию, помог случай. Не вникая в тонкости кинологии (это удел специалистов), скажу: теория теорией, а результат практической работы охотничьей собаки говорит за себя: проявленные ею чутье выше всяких похвал. Опять же, кто из охотников, в большей степени сельских, не мечтает об универсальном помощнике? Все спрашивал Василия Андреевича, как ему это удалось, но тот лишь улыбался: причем, мол, тут я, с подобными вопросами обращайся к Карату.
Что касается использования на охоте «непрофильных» собак.
Несколько лет назад охотился на заболоченных участках недалеко от города. Небольшие озерца с жирной ряской, густо заросшие рогозом, камышом, облюбовали крыжни, прилетающие сюда глубоко за полночь. Утренние охоты нередко были успешными. Познакомился с немолодым уже охотником. Разговорились. Мое внимание привлекла его немецкая овчарка, снующая по зарослям.
— Находит уток, — поделился мой знакомец. Честно говоря, к его утверждению отнесся скептически.
Через полчаса Джек сновал по луговине, куда после выстрела, казалось, тряпкой упала утка. Искали долго. Нашли. Насколько это было заслугой собаки, сейчас уже и не припомню, во всяком случае, падение крыжня овчарка указала точно и крутилась именно там. А ведь считается, что у них полностью отсутствует охотничий инстинкт.
Интересно было бы услышать мнение тех, кто охотится с подружейными собаками.
— Приехали! Приехали! — повторил Василий Андреевич, остановив «газельку», потом заглушил мотор и посмотрел на мое удивленное лицо. Было непонятно: метрах в пятистах небольшой водоем — рукав канала, но, взяв ружья, все почему-то пошли по перепаханному полю с редкими кустами кукурузы и окруженному с двух сторон сосняком.
— Когда-то здесь было озерцо, кто знает, может генетическая память зовет утьву садиться именно сюда, — наконец развеял мои сомнения Василий Андреевич. — Не переживай, лет будет.
С водоемами у местных охотников не ахти как. Надежда на заросшие деревьями, камышом, рогозом, наполненные кое-где водой траншеи бывшей ирригационной системы. Но мелиорация земель, как и везде, давно канула в Лету, а то, что осталось от нее, — пожалуй, единственное место обитания диких уток, где есть еще возможность поохотиться.
Вот и на открытии все охотники удивлялись, мол, давно не видели столько пернатой дичи. Но прошла неделя и картина резко поменялась.
«Неужели крыжни будет летать и садиться сюда на чистое поле? — все еще не верил я, когда все стали расходиться по периметру пара, занимая удобные места. Я расположился под густой кроной веток сосны, поваленной ветром, присел на тяжелый ствол. Густо пахло еще свежей хвоей, при порывах ветра вразнобой шелестели стебли кукурузы. Зарядил ружье, предупредил соседа слева, чтобы дал команду на случай появившихся из-за спины уток, и стал ждать.
Прошло с полчаса. Вечерняя зорька занялась. Со стороны мелиоративных канав стайками потянули крыжни, и все в нашу сторону. Но на границе парового поля птицы натыкались на дружную ружейную канонаду, резко брали вверх, уходя за спасительный лес. Двум «лаптям», не смущаясь выстрелов, удалось упасть невредимыми в самый центр поля. Явно кто-то из охотников зевнул. Настроение стало портиться, хотя надежда еще оставалась. И не напрасно. Вот на большой высоте над водоемом показался крякаш-одиночка, там бухнули несколько раз, птица потянула к лесу, но вдруг изменила курс в мою сторону, при этом неожиданно снизилась на расстояние выстрела. Не вставая с насиженного места, я выцелил, нажав на крючок, селезень болтнулся, на миг задержав полет, и начал терять высоту. Прогремевший вслед второй выстрел оказался худшим.
Я вскочил из скрадка, не отрывая глаз от падающего крыжня, а ноги уже несли в игольчатую смоляную многорядь. Кому из охотников не знакомо это досадное, раздирающее душу чувство, когда ищешь подранка, а он, падая на землю, будто проваливается сквозь нее. Нечто подобное переживал и я.
Несколько раз я возвращался к исходному месту, начиная все сначала, прочесывал, словно гребенкой, под кронами больших и малых сосенок густо заросший богар. Но тщетно… Время шло. На небосклоне молодой месяц уже огранил свои контуры, зажглись звезды, засеребрились макушки сосен. Лет прекратился. Я по-плелся к центру поля, откуда доносились голоса собирающихся охотников, продолжая внимательно смотреть по сторонам, изредка останавливаясь для прослушки, ожидая, что птица нечаянно подшумит.
— Ну что, нашел? — встретил меня Василий Андреевич.
— Увы…
— На то он и крыжень… Подожди, Карат сейчас найдет. Место хорошо запомнил, где упал?
— Куда уж лучше, — пробурчал я, подумав, причем тут Карат?
Когда впервые увидел гончего пса по кличке Карат, был крайне удивлен: «Да он ведь не похож на гончака! Помесь!» Передо мной предстало жалкое животное на цепи, напоминающее собой скелет, обтянутый кожей, с невыносимой тоской в карих глазах. И только висячие углом уши да светло-чепрачный окрас с подпалинами, присущий русской гончей, относили пса к охотничьей породе. Как подтверждение тому, прозвучали и слова Василия Андреевича: «Деньги за него не платил».
Надо сказать, на выставки, соревнования многие деревенские охотники собак своих не возят — одни считают, что это накладно, у других нет времени, хотя по своему житейскому опыту знаю: и держать просто так тоже не будут.
Как оказался на утиной охоте Карат, я не знал, — в машине собаки не было. Оказывается, еще днем взял его с собой сосед Василия Андреевича — Андрей, такой же страстный охотник. И тут пришло время удивляться мне. Я видел другого Карата. С хорошо развитым мощным костяком, хорошо поставленной головой, хотя не менее скептически отнесся к затее: утка — не тот профиль гончей собаки.
Быстрым шагом мы шли к месту, где упал крыжень. «Думали уж крест на него ставить, — торопливо делился Сашка, приятель Василия, — а он заработал. Да как! Сейчас сам увидишь». Запах крыжня гончак причуял сразу и пустился чуть не в галоп в сторону соснового массива. «Каков шельмец, селезень! Значит, силы не израсходованы, возможно, зацепило одной дробиной», — думал я, едва поспевая за Василием и Сашкой.
Прошли, вернее пробежали, приличное расстояние, и тут Карат подал голос, да какой! Представьте, ночь, сосновый лес и азартно работающий выжлец.
Я уже отстал. «Какой к черту крыжень, натек на кабаний след, — думаю про себя. — Ну а мужики-то, мужики чего?..»
Вдруг слышу:
— Поднес Карат? И что?
— Выпустил.
— Кто выпустил, Карат?
— Да я выпустил крыжня из рук, Карат мне подал, — это уже раздраженно говорит Василий Андреевич.
И снова слышу: «Ищи, ищи, Картушка!»
Собака умолкла, но ненадолго, снова причуяла запах птицы, и вновь слышу его сильный звучный голос. Тяжелым грузом спадает напряжение, чувство облегчения овладевает мною.
— Есть! — радостно сообщает Василий Андреевич. Через минуту-другую он протягивает мне увесистого крупного селезня: «Старый… повидал на своем веку». А Сашка треплет рукой, поглаживает еще не пришедшего в себя Карата.
О том, что некоторые охотники с успехом применяют русскую гончую для розыска и подачи птицы на утиных охотах, я не знал. А тут, как говорится, увидел воочию, помог случай. Не вникая в тонкости кинологии (это удел специалистов), скажу: теория теорией, а результат практической работы охотничьей собаки говорит за себя: проявленные ею чутье выше всяких похвал. Опять же, кто из охотников, в большей степени сельских, не мечтает об универсальном помощнике? Все спрашивал Василия Андреевича, как ему это удалось, но тот лишь улыбался: причем, мол, тут я, с подобными вопросами обращайся к Карату.
Что касается использования на охоте «непрофильных» собак.
Несколько лет назад охотился на заболоченных участках недалеко от города. Небольшие озерца с жирной ряской, густо заросшие рогозом, камышом, облюбовали крыжни, прилетающие сюда глубоко за полночь. Утренние охоты нередко были успешными. Познакомился с немолодым уже охотником. Разговорились. Мое внимание привлекла его немецкая овчарка, снующая по зарослям.
— Находит уток, — поделился мой знакомец. Честно говоря, к его утверждению отнесся скептически.
Через полчаса Джек сновал по луговине, куда после выстрела, казалось, тряпкой упала утка. Искали долго. Нашли. Насколько это было заслугой собаки, сейчас уже и не припомню, во всяком случае, падение крыжня овчарка указала точно и крутилась именно там. А ведь считается, что у них полностью отсутствует охотничий инстинкт.
Интересно было бы услышать мнение тех, кто охотится с подружейными собаками.
-
ДмитрийАлександрович
- Сообщения: 57
- Зарегистрирован: 02 мар 2017, 05:47
- Откуда: Новосибирск
- Имя: Дмитрий
- Мои собаки: ЭГ Лайма
Re: Рассказы об охоте с гончими.
выжловке 2,5 года. этим летом в начале августа произошло нечто подобное, что удивило и вызвало восторг у всех присутствующих. Подробнее: дом родительский стоит на краю поселка, вокруг лес, дома хозяйство небольшое, кролики, куры. Увидели как из леса в 100 метрах от дома вышла кряква с выводком, видимо, из места гнездования утят повела на водоём. Мгновенно было принято решение устроить "водоём" для выводка в домашнем хозяйстве. Утка почуяла наши недобрые намеряния и сквозанула с семьей в лес, где бесследно растворилась. Минуты три ушло на безрезультатные поиски в радиусе 30 метров группой из 5 человек. Вспомнили про выжлу. Решили посмотреть, что будет. Подвели собаку к месту, команда "ищи", через секунду собака тявкнула, почуяв несвойственный запах и полетела в заросли травы и мелкого березняка без голоса. Ещё через три секунды столкнула затаившуюся под навесом густой травы семью, утка взлетела, утята разбежались. И тишина, и никого найти невозможно... Собака в легком шоке... Опять команда "ищи", собака через десять метров встает в неестественную позу смотрит перед собой в траву в 50 см от носа и одним коротким взлаем обращает наше внимание на себя, типа стойку выполнила с озвучкой:)) Подхожу, под нависшей травой утенок. Все повторилось 6 раз по одному сценарию. Никто не пострадал. Собака не кидалась, не душила, не топтала, просто обозначала. Мамка на юг улетела, дети в полном составе в хозяйстве освоились. Не свойственная для гончей опция.